Странствия убийцы [издание 2010 г.] - Робин Хобб

Взошло солнце, но снег сыпал так густо, что свет казался молочным. Кружащиеся в вихре хлопья отливали перламутром, от которого кружилась голова и уставали глаза. Казалось, мы едем по бесконечному белому туннелю, и только следовавший перед нами фургон указывал нам путь.

Ник не придерживался дороги, а вел нас прямиком через замерзшие поля. Снег вскоре заметет наши следы, и не останется никаких знаков нашего проезда. Поля были огорожены, так что всадникам приходилось спешиваться, чтобы снять ограждения и закрыть за нами проход. Сквозь пелену снега я заметил в стороне еще одну ферму, но в окнах не было света. Вскоре после полудня мы миновали последнее ограждение и со скрипом выехали с поля на то, что некогда было дорогой, а теперь представляло собой всего лишь еле заметную тропу, по которой давно никто не ездил.

И все это время моя спутница была такой же холодной и молчаливой, как падающий снег. Время от времени я следил за ней уголком глаза. Она смотрела прямо перед собой, тело ее раскачивалось в такт движению повозки. Она непрерывно растирала кисти рук, как будто они у нее болели. Поскольку мне нечем было больше развлечься, я разглядывал ее. Похоже, родом из Бакка. Акцент все еще сохранялся, хотя и потускнел после долгих лет странствий по чужим краям. Платок на ее голове ткали в Калсиде, а вышивка по подолу плаща — черным по черному — была совершенно мне незнакома.

— Далеко ты заехал от Бакка, мальчик, — вдруг сказала старуха. Говоря это, она смотрела вдаль. Что-то в ее тоне заставило меня подтянуться.

— Так же как и вы, старая женщина, — ответил я.

Она повернулась и взглянула на меня. Я так и не понял, что было в ее черных глазах — раздражение или восхищение.

— Верно. Годы и мили, и то и другое — долгий путь. — Она помолчала, потом спросила: — Почему ты едешь в горы?

— Хочу повидать дядю, — ответил я честно.

Она презрительно фыркнула:

— Мальчик из Бакка, у которого есть дядя в горах? И ты так хочешь его увидеть, что рискуешь головой?

Я взглянул на нее:

— Это мой любимый дядя. А вы, как я понимаю, направляетесь к алтарю Эды?

— Другие направляются, — поправила она меня. — Я слишком стара, чтобы молиться о ребенке. Я ищу пророка. — Прежде чем я успел что-нибудь сказать, она добавила: — Это мой любимый пророк, — и усмехнулась.

— А почему вы не едете с другими, в фургоне?

Она холодно посмотрела на меня:

— Они задают слишком много вопросов.

— А-а… — Я улыбнулся, принимая упрек.

Через несколько мгновений женщина снова заговорила:

— Я долго была одна, Том. Я люблю делать все по-своему, советоваться сама с собой и сама решать, что буду есть на ужин. А те, они милые люди, но копаются и клюют, как курицы. Если их предоставить самим себе, ни один из них не сможет добраться до гор. Они все нуждаются друг в друге, чтобы говорить: «Да, да, мы поступили правильно, и игра стоит свеч». А теперь, когда они приняли решение, иных путей для них не существует. Ни один не мог бы по собственному желанию повернуть назад.

Старуха покачала головой, а я задумчиво кивнул. После этого она долго молчала. Наша дорога вышла к реке. Мы поехали вдоль нее вверх по течению прямо через редкий кустарник и молоденькие деревца. Я едва мог разглядеть реку сквозь снег, но чувствовал ее запах и слышал шум течения. Я гадал, сколько нам придется пройти до переправы. Потом улыбнулся. Наверняка этим вечером Старлинг уже все будет знать. Я подумал, развлечет ли Ника ее общество.

— Что ты улыбаешься? — внезапно спросила старуха.

— Я думал о своей приятельнице-менестреле, Старлинг.

— И она заставляет тебя так улыбаться?

— Иногда.

— Она, говоришь, менестрель. А ты? Тоже менестрель?

— Нет. Просто пастух. Большую часть времени.

— Понятно.

Потом, когда начало темнеть, она сказала:

— Можешь называть меня Кеттл.

— Я Том, — ответил я.

— И в третий раз ты мне говоришь об этом.

Я думал, что с наступлением ночи мы разобьем лагерь, но Ник гнал нас вперед. Мы ненадолго остановились, и он достал фонари и повесил их на фургоны.

— Иди за светом, — коротко сказал он, проезжая мимо нас.

Наша кобыла последовала его распоряжению.

Совсем стемнело и холод усилился, когда фургон перед нами свернул с дороги и поехал по направлению к просвету между деревьями у реки. Я послушно повернул, и мы съехали с дороги. При этом нас так тряхнуло, что Кеттл выругалась. Я улыбнулся: не многие гвардейцы Оленьего замка могли бы переплюнуть ее.

Вскоре мы остановились. Я удивился, но продолжал сидеть, поскольку ничего не видел. Река была черной полосой где-то слева от нас. Ветер от нее добавлял к холоду новую сырость. Пилигримы в фургоне перед нами тихо переговаривались. Я услышал голос Ника и увидел человека, ведущего свою лошадь мимо нас. Он взял фонарь с задней части фургона. Я следил за тем, как он уходит. В одно мгновение человек и лошадь оказались у длинного низкого здания, которое было едва различимо в темноте.

— Слезайте, входите внутрь. Здесь заночуем, — проинструктировал нас Ник, проезжая мимо.

Я слез и подождал, чтобы помочь Кеттл. Когда я протянул ей руку, она посмотрела на меня почти потрясенно.

— Благодарю вас, добрый господин, — тихо сказала она, когда я помог ей.

— Всегда рад услужить вам, моя леди, — ответил я.

Она взяла меня под руку, и я повел ее к зданию.

— Чертовски неплохие манеры для пастуха, Том, — заметила она совсем другим голосом.

У двери старая женщина фыркнула и вошла внутрь, предоставив мне распрягать кобылу. Я покачал головой, но вынужден был улыбнуться. Мне нравилась Кеттл. Я закинул сверток на плечо и повел кобылу к зданию, куда ушли остальные. Сняв с нее упряжь, я огляделся. Внутри оказалось длинное просторное помещение. В одном конце в очаге горел огонь. Здание было сложено из речного камня, скрепленного глиной, пол был земляной. Лошади стояли в одном конце, столпившись вокруг полной сена кормушки. Когда я подвел свою кобылу к остальным, один из людей Ника подошел с двумя ведрами воды, чтобы наполнить корыто. Обилие навоза в этой части помещения говорило о том, что строение было постоянным приютом контрабандистов.

— А что тут было раньше? — спросил я Ника, присоединившись к людям у очага.

— Овчарня, — ответил он. — Укрытие для раннего скота. А потом мы стригли их здесь, выкупав в реке. — Некоторое время его синие глаза смотрели вдаль, потом он хрипло засмеялся. — Это было очень давно. Теперь здесь не хватит еды и для козы, не говоря уж об овцах, которые у нас были. — Он показал на огонь. — Лучше ешь и спи, пока можешь, Том. Утро наступит рано. — Его взгляд на секунду задержался на моей серьге.